Что сказать вместо алло, 8 запретных фраз, которые нельзя говорить клиентам
Если четкий ответ не готов прямо сейчас, не высказывайте догадки. Это было видно с первого взгляда, вот тут вот, в прихожей. Возможно, она и приехала защищать обиженного преследуемого мальчика, но увидела она поэта и — толпу, которая терзает поэта. Я вас да-да! При обращении к друзьям она звучит чересчур формально и даже неловко.
Мы это читали и перечитывали. В то громыхающее время, когда частная жизнь казалась чем-то неинтересным, почти неприличным, книги, посвященные человеческой душе, семейным взаимоотношениям, воспитаниям чувств, были для нас отдушиной. Забегая вперед, скажу, что с наслаждением читала недавно ее дневники в подготовленном для публикации виде. Скажем, если то, что она писала, то, что было литературой в чистом виде, — это, надеюсь, было для нее радостью, то каждый раз, когда появлялась ее статья, это были радость и удивление для нас: мы узнавали, что те чувства, которые мы испытываем, наше отношение к жизни, порядочность — все такие элементарные вещи — они существуют не только внутри нашего дома, они могут быть сказаны вслух, и главное, услышаны.
Я до сих пор помню ее статью, десятилетия тому назад это было, где она рассказывала о каком-то конфликте в студенческой среде, это было комсомольское собрание, где кого-то исключали из комсомола, где она приводила слова какой-то девушки: «Это хорошие, добрые люди».
И она говорила о том, что это понятие, понятие доброты — потому что все были недовольны тем, как эта девушка проштрафившихся студентов защищала, — что это понятие было скомпрометировано.
Это было в высшей степени важное и своевременное напоминание! Дело в том, что в нашей юности, то есть в е годы, были искажены основные человеческие понятия.
Делалось это на лингвистическом уровне, путем прибавления эпитетов: «совесть» должна быть «комсомольская»; «добро» должно быть «с кулаками» — правда, это не эпитет, но определение; «долг» может быть «ложный» и «правильно понятый»; и «законность» должна быть «социалистической».
Все было выворочено наизнанку, и Фрида Абрамовна была тот человек, который ставил эти понятия на место, когда у нее была возможность. В какой-то ряд вы можете ее поставить? Фрида Вигдорова была уникальна, ни с кем несравнима. Нет, ниши не было, были личности яркие, высочайший образец — это Лидия Чуковская.
Отец даже запрещал держать дома радио, чтобы это все дома не звучало. Журналистика была лишь ручейком, небольшой частью того, что делала Фрида Вигдорова для человечества, для несчастных людей, живущих в несчастной стране. Я помню, как-то я у нее была, не припомню, по какому поводу иногда так бывало, что мы встречались на улице, и она приглашала зайти к ней; кстати, я очень много ей рассказывала из студенческой и потом молодежной жизни, о себе и своих друзьях, и она меня всегда предупреждала: «Говорите мне осторожно, потому что я ворую» — в том смысле что она может это использовать в прозе, в статьях.
Я была у нее как-то, раздался телефонный звонок, она подняла трубку и вместо «Алло» произнесла: «Здравствуйте, что случилось? Ей не нужно было, чтоб ее просили.
Она кидалась на помощь. Одно из самых ярких моих впечатлений — это ее поездка в Питер, в Ленинград тогдашний, на процесс Бродского. Об этом много написано — и Эткиндом, и массой других людей.
Но я хочу рассказать о том, что произошло по приезде. Она пришла к моим родителям, в наш дом, в первые же дни. Она держала в руках блокнот с записями, читала оттуда выдержки, дополняя воспоминаниями, чтобы точнее передать обстановку, — я тогда не была знакома с Бродским, я даже тогда не знала его стихов, для меня это был только политический процесс.
Она дошла до того места…. Я не о нем сейчас, я о Фриде. Она дошла до того места, когда вокруг в публике стали кричать: «Вот тут одна записывает, отнять у нее» — это было потрясающе!
Она рассказывала: «Я встала во весь свой рост во весь ее крошечный рост! В ту минуту я абсолютно четко увидела, как эта маленькая неотразимая женщина, среди стада быдла, среди кипящей ненависти наверное, эти ребята, которых собрали на суд, не были виноваты, их так науськали — и она, учительница, произнесла учительским голосом: «Попробуйте».
И эти дылды, рослые, широкоплечие, накачанные, — отступили. В этом «Попробуйте» она вся, это одно из самых сильных впечатлений от моих встреч с Фридой.
Ведь до дела Бродского было много всего, но это были совсем не такие известные, яркие люди. Для нее это дело было такое же, как и другие, когда обидно за мальчика, за девочку, или это значило для нее что-то другое?
Возможно, она и приехала защищать обиженного преследуемого мальчика, но увидела она поэта и — толпу, которая терзает поэта. И она, как всякий русский интеллигент, всегда будет с поэтом против толпы.
Когда она вернулась, Иосиф Бродский был для нее уже крупной личностью, и когда она о нем рассказывала, вот эти его слова: «Я думаю, это… от Бога» — она так замечательно, с таким восхищением, повторяла. Рассказывала очень эмоционально, немножко даже слегка захлебываясь. Но абсолютно четко: профессионал, учитель, она не будет запинаться или искать нужное слово.
В этой четкости формулировок, чтоб было видно, какие на суде были типажи? Ведь она же должна была вспомнить все это, записать. Она не позволила бы отсебятины. Эмоции были в ее рассказе, она могла, рассказывая в нашем доме, чуть педалировать, чтобы передать точнее обстановку и свои впечатления.
Но не в том, что она писала. Отчет был исключительно добросовестный. Зная ее, я уверена, что это был четкий, честный отчет. А то, что потом было, когда она почувствовала масштаб этой личности… Надо сказать, что масштаб ощущался мгновенно.
Вы чувствовали, с кем вы имеете дело. И надо сказать, что он и помогал вам это чувствовать. Хотя, как мы знаем, в какой-то степени он оставался для нее мальчиком. Известны слова Фриды, прозвучавшие за несколько дней до ее кончины: «Как там наш рыжий мальчик? Я познакомилась с Бродским позднее, когда он вернулся из ссылки, вскоре после того.
Когда я увидела Бродского впервые, эти слова пришли мне на ум, и у меня очень четко отпечаталось: «Не рыжий, и не мальчик». Не рыжий, потому что вошел с улицы, со снега, и намокшие волосы казались темнее, а «не мальчик», потому что я увидела в нем человека абсолютно взрослого.
Это был взрослый, знающий себе цену человек, не скажу, что уверенный, потому что еще растерянность ощущалась — растерянность не из-за ареста, суда, а просто потому, что он еще не стал тем, кем он знал, что он станет.
Это было видно с первого взгляда, вот тут вот, в прихожей. Кстати, я помню, когда он у нас жил в Москве, у меня, и я открыла резким движением ящик письменного стола, старинный был рассохшийся столик, дернула его, как иногда бывает, то, что лежало сверху, соскользнуло и упало на пол.
Иосиф, вежливый человек, поднял — а это оказалась Фридина запись, перепечатанная мною, он сказал: «Ах, вот чем ты занимаешься».
Мы с ним о Фриде впрямую не говорили, по крайней мере, я не помню ни одного такого разговора. О ссылке говорили, потому что он читал мне стихи того времени, которые я с тех пор полюбила, кроме одного, где как раз упоминается суд, отзвуки суда: помните, где бочка и он видит там лицо судьи Савельевой и дает ей по лбу — меня царапнуло, показалось, что это слишком мелко для него.
Я ему, помнится, даже сказала: «Это не твой звук». В младших классах мальчики бьют красивых девочек портфелями по голове, а потом удивляются почему все красивые девушки — дуры. Муж сидит за компьютером и рубится в стрелялку.
Жена пытаясь привлечь внимание супруга: — Ну вот ответь мне, зачем тебе эти монстры, когда у тебя есть я? Художник рисует обнаженную натурщицу. Заканчивает рисунок и говорит ей: — Пойдем кофе попьем. Натурщица надевает халатик, они идут на кухню, ставят кофе, и тут слышат — в замке ключ поворачивается. Быстро раздевайся! Едут в машине три женщины. Одна за рулем и две на заднем сидении.
Тут видят голосующего мужика. Останавливаются, садят его на переднее сидение. Едут дальше. Путает педали, вместо тормоза нажимает газ и стена приближается все стремительнее.
За несколько десятков метров до стены мужик резко рвет ручник и машина останавливается в полуметре от гибели. Женщины начинают наперебой восхищаться находчивостью и реакцией мужчины. Он скромно отвечает: — О! Просто я летчик-истребитель и думал, что это рычаг катапульты он: — А ты знаешь, что 93 процента женщин мастурбируют в душе, а остальные поют одну песню Что за день пятница 13?
Едут на мотоцикле без коляски трое.
